Сергей Абрамов,
главный редактор еженедельника «Семья»
Рок как музыкальное явление сегодня чрезвычайно разъединен и в этом смысле имеет мало общего с тем роком, который в приснопамятные застойные годы жил в подполье. Тогда музыканты естественно тянулись друг к другу, бывало – играли вместе, чаще – тусовались вместе, но, по крайней мере, стремились быть ближе друг другу. А после того, как рок смешно и кампанейски получил официальное признание, музыканты вышли из подполья на божий свет, стали узнаваемы, популярны, вселенски признаны, то соединять их на общей сцене оказалось делом достаточно сложным. Его величество «чес» диктовал и диктует одиночную гонку. Поэтому сегодняшний концерт, посвященный тридцатилетию Виктора Цоя, прекрасен в первую очередь тем, что собрал на одной площадке классиков нашего рока, тех, кто его начинал, кто развивал и поддерживал – не только музыку, но и социальное явление, образ жизни. Цой был одним из самых мощных представителей этого явления, этого неповторимого уже образа жизни, был в трудные для рок-музыки годы ее талантливым «горланом и главарем».
Наш еженедельник с первых своих номеров стал поддерживать рок-музыкантов, мы знакомили читателей с талантливой, на наш взгляд, рок-поэзией, хотя далеко не всегда эти тексты воспринимались без музыки ак именно стихи. Виктор Цой в числе тех, кто открывал эту нашу рубрику. Хорошо помню, как он упорно сопротивлялся, отказывался от публикации, считая, что его стихи неразрывны с музыкой, потухнут без нее. Тем не менее нам удалось уговорить Виктора, и его стихи впервые были опубликованы именно в «Семье». После этого стало легче работать и с другими авторами. У нас уже охотно публиковались и Костя Кинчев, и Леша Романов, и Юра Шевчук, и Бутусов, и Кормильцев, и Лукьянов... Они ощущали себя поэтами и прежде, но теперь-то перестали бояться выносить на суд читателя свои стихи без музыки. Впрочем, Цой, насколько я знаю, поддавшись «Семье», и дальше не хотел дробить свое творчество на части, считая, что его призвание – петь.
В этом году мы открыли рубрику на страницах еженедельника, называется она: «Мамы о знаменитых детях». И открыла эту рубрику как раз Валентина Цой, рассказавшая о своем сыне. Одна деталь ее рассказа лично для меня стала совершенно неожиданной, может быть, она будет неожиданной и для фанатов Цоя: откуда взялся образ «черного человека», инфернального человека, который не столько поет, сколько провозглашает, и каждая песня, - словно программа существования поколения. Оказывается, этот имидж Виктор позаимствовал у Боярского, которого, по словам мамы, очень любил. А Боярский-то, известно, всегда в черном, если не «мушкетерствует». Но у Михаила черный цвет лишь внешний атрибут его образа. У Цоя же он удивительно точно передал внутреннее состояние, которое замечательно заработало и с его образной – поэтической, метафорической – атрибутикой: ночь, папироса, улица, тишина, молчание... – все эти часто повторяющиеся знаковые символы в поэзии Цоя продолжали его внешний имидж, гармонично с ним переплетаясь...
Странная у нас все же страна – страна крайностей, где для того, чтобы стать признанным, нужно умереть. А лучше – погибнуть трагически... Высоцкий умер – и стал богом, Цой умер – и тоже стал богом, и возникла на Арбате и десятках иных Арбатах, уверен, - стена Цоя. На чей-то взгляд, память о живом. На мой – памятник ушедшему славному времени. Это – только мое мнение, никому его не навязываю, но уверен: «динозавры» русского рока, даже и поныне концертирующие, все так же и остались в их эпохе. Появилось новое поколение музыкантов и новое поколение фанатов, которым понадобился даже не новый музыкальный стиль, а новое отношение к року вообще. Рок в нашей стране был силен тем, что никогда не выходил на демонстрации, не сжигал красное знамя на Красной площади, не устраивал молчаливые сидения у Мавзолея. Он был в схватке, но над нею, он делал свое дело и не лез в чужие. Неслучайно ведь возник тогда термин: «флэтовая музыка», квартирные выступления. Они, те рок-музыканты, не стремились к расширению аудитории: кто знал – тот знал, кто пришел – тот свой, кто захотел зайти – заходи, слушай...
Сегодняшний рок, рассчитанный на стадионы и огромные концертные залы – он другой. Пусть мне возразят, что Цой хорошо звучит и на арене Лужников. Может быть... Но вся система образов его поэзии предельно камерна, она – не для этого пространства. И думаю, неслучайно распадаются старые команды, неслучайно уходят из рока его «динозавры». Мамонов занялся театром, Гребенщиков попытался полностью изменить стилистику своих песен, и «Аквариума» практически не стало. Шевчука, правда, на TV много стало, полюбили что ли, его? И слава Богу, может, хоть таким образом рок будет возвращаться в среду квартиры – через телеэкраны...
Хорошо бы, если такой концерт, как нынешний, собравший на годовщину Виктора Цоя и старые команды, и новые, помог бы им стать ближе друг другу, в чем-то друг друга дополнить, обогатить и, кто знает, может быть, это стало бы началом рождения и новой волны рока. Как хочется вдохнуть жизнь в то, что опять, на мой взгляд, стало сегодня холодным ремеслом. Если раньше я старался не пропускать ни одного рок-концерта, то сейчас мне туда просто неинтересно ходить – ту же «Технологию» совершенно одинаково можно слушать и с кассеты, и с телеэкрана, и в концертном зале: нет сопричастности – той ауры, что жила у Цоя.
Почему он был так популярен? Потому что каждый, слушая его, чувствовал и думал: я такой же. Должен признать, что Цой никогда не был моим любимым музыкантом, он работал на определенный возраст, к которому я, увы, давно не отношусь, но тем не менее он меня всегда завораживал: он умел убеждать, уговаривать, а нынче – давят.
Еще раз хочу повторить: рок в России – это не только музыка, потому что если его оценивать лишь с профессиональных позиций, то это, извините, слабоватая музыка. Трудно сравнить наших музыкантов по технике исполнения или по качеству оборудования, по аранжировке, по технике записи с их западными коллегами. Но и я не хочу их сравнивать, потому что наши рок-музыканты создавали не только музыку, но и образ жизни, образ мышления. Наш рок – это не только «я пою», но и «говорю», «думаю», «веду себя», «общаюсь с друзьями, родителями, незнакомыми». Это – жизнь!
