В «Игле» я ощущаю новое эстетическое качество. Сюр? Постмодернизм? И то, и другое. Но уж точно не старый, добрый реализм, третируемый сегодня как «папино кино». Реальность, запечатленная в фильме, искривлена, вывернута, отстранена совсем чуть-чуть. Но этого «чуть-чуть» вполне достаточно, чтобы вещи, люди, их отношения предстали необычными, будто выбитыми из колеи, сдвинутыми со своих мест.
Герои, молодые люди, ведут себя так, будто знают какую-то роковую тайну. Про себя и про других. Что конец света вот-вот наступит. Что катастрофа вот-вот разразится. Наркомания героини, от которой ее пытается спасти герой, в системе фильма значит больше, чем конкретная болезнь конкретного персонажа. Это знак отринутости от жизни, нелюбви к ней, скорбного бесчувствия.
Метафизическая скорбь и печать окутывают пространство фильма. Но как не печалиться, если сама вечность, сама природа отступила, поддалась нашему оголтелому энтузиазму, нашим упорным попыткам «сказку сделать былью»? Если там, где веками плескалось синее море, ветер гоняет перекати-поле и на вечном приколе, вросший ржавой грудью в землю, умирает корабль?
Эпизод прогулки на берег моря, которого уже нет, предваряет кадр: во весь объем экрана – растрескавшаяся, больная земля, а над ней – равнодушный шар солнца, похожий на люминесцентную лампу. Мы сами не заметили, как наша реальность, наше ежедневное бытие превратились в абсурд, в сюр. Молодой режиссер Рашид Нугманов показывает жизнь такой, какой он ее чувствует. Как и все его поколение, он рос «в густых металлургических лесах», по слову поэта. А в этих лесах все не так, как в лесах нашего счастливого детства. Там, говорят, страшнее. И нет ни цветочка, ни ягодок.
Не оттого ли так суров, замкнут, неулыбчив и черен герой в исполнении рок-звезды Виктора Цоя? Загадочная фигура – этот Моро. С виду супермен. Каратист, дзюдоист и т. д. А по поступкам – романтик и поэт.
Новая поэтика выходит на контакт с абсолютными ценностями. Это обнадеживает.
