Йя-Хха - Константин МАЦАН: ПОИСК ВРАГА ВНУТРИ СЕБЯ

В Клубе факультета международной журналистики МГИМО было немало встреч с известными людьми. Но… Я участвовал во многих из них и могу сказать: встречи, которые меняют восприятие привычных вещей, бывают редко. Встреча с лидером рок-группы «Алиса» Константином Кинчевым была именно такой.

Я никогда не был поклонником его творчества. Просто слышал достаточно песен и достаточно знал о музыкальном стиле, чтобы понимать — это немного не мое. Но в тот вечер — после встречи — я вернулся из института и первым делом достал из глубины шкафа пыльную коробку со старыми аудиокассетами. На корешке одной из них красными буквами было написано «Алиса». Помню, купил ее в девятом классе, послушал и отложил до лучших времен. «Лучшие времена» настали после встречи с Кинчевым. Дома я прослушал кассету несколько раз, от начала и до конца. А через неделю убрал обратно в коробку — потому что купил десяток дисков с альбомами «Алисы». Вот так, неожиданно для себя, я стал слушать и слышать то, о чем поет Константин Кинчев.

«…всё это наша земля, всё это мы»

– Константин Евгеньевич, как Вы определяете для себя понятие «русский»? Какие у Вас возникают ассоциации?

– Прежде всего это, конечно, национальная принадлежность. То есть ощущение того, что я родился вот на этой, родной для меня, земле. Ощущение того, что говоришь на великом и родном для нас языке. И ощущение сопричастности истории твоей страны. Все это базируется на двух понятиях – «любовь» и «ответственность», потому что без ответственности любви быть не может. В противном случае это уже не любовь, а влюбленность. Я имею в виду ответственность перед историей, страной, близким, любимым человеком, перед друзьями... Ответственность создает фундамент для настоящего чувства. Наша любовь базируется на одном фундаменте – это Русская, Православная, Святая Соборная и Апостольская Церковь. Без этого все нравственные устои, в принципе, абсолютно размыты и сиюминутны и движутся по векторам «модных течений» – что сегодня хорошо, завтра может быть плохо, и наоборот. А Церковь придерживается своих морально-этических норм в течение уже двух тысяч лет. Привязанность именно к этим корням и дает мне ощущение «русскости».

– «…Сердце сокрушать, как луну заря, научи меня, Родина моя» – это строчка из Вашей, достаточно известной, песни «Родина». А что такое Родина для Константина Кинчева?

– В песне, которую Вы процитировали, говорится о надмирной Родине, то есть Царствии Небесном. И вот к ней-то я и обращаюсь, говоря: «…научи меня, Родина моя». К ней я стремлюсь. Другое дело, удостоюсь ли… Но это зависит от того, как я пройду свой жизненный путь до последнего дня и не оступлюсь ли в самом конце. Сумею ли оправдаться, сумею ли пройти дальше по дороге жизни с покаянием и сокрушенным сердцем. Это для меня, можно сказать, программа-максимум.
Что касается Родины, то мне радостно, что я родился в России, радостно сознавать свою причастность к великой истории, к великой традиции. Традиции, воспитанной на любви, смирении, покаянии, то есть на ценностях Православной Церкви.

– Церковь – обязательная часть традиции?

– Это основа нравственного стояния в вере, потому что без веры все размыто. И тогда возникают различные либеральные мысли о том, что мы очень большие, лучше бы быть поменьше, тогда у нас было бы все получше, как в Люксембурге… Но мне как-то не очень хочется ассоциировать свою страну с Люксембургом. «От Чудских берегов до ледяной Колымы – все это наша земля, все это мы».

Ожидал ли я от Кинчева другого ответа на вопросы о Родине? Честно говоря, не ожидал. Однако допускал, что он возможен. Знаете, один известный журналист в своей книге говорил: «По воспитанию я – москвич, по национальности – свой, а по отношению к водке – русский». Так что ответ на вопрос о Родине может быть и достаточно далеким от церковной тематики. Но Кинчев ответил так, как ответил. И смею предположить, не случайно. А цитату из книги иронично прокомментировал: «По отношению к водке я, скорее, мусульманин – то есть не пью уже семь лет».

«…и пускай у нас с тобой разный цвет глаз…»

– Некоторые радикальные националистические движения считают Вашу песню «Небо славян» своим гимном. А как Вы относитесь к таким движениям?

– Давайте определимся в терминологии. Национализм, как мне кажется, не синоним слова нацизм, а, скорее, антоним. Потому что здравый национализм базируется на нравственном фундаменте – опять-таки, я все время возвращаюсь к нашей Церкви. Такой национализм направлен в поиске врага внутрь себя. Иными словами, человеку, любящему свою Родину, понимающему свою национальную принадлежность, связь с землей, на которой он родился, полезнее искать несовершенства не во внешних врагах, а в душе. Поверьте, у каждого человека в душе можно такого накопать, что просто ужаснетесь. Вот с чем бороться надо, и здоровый национализм как раз этому учит. А нацизм направляет свою агрессию вовне. «Ты кристально чист, а вокруг тебя сосредоточение уродов, и вот этих уродов надо гасить», – говорит нацизм. Если бы хоть кто-то мог уловить разницу между теми понятиями, о которых я говорю, наверное, меня перестали бы называть фашистом.
Я не скрываю: я националист. Но врагов ищу исключительно внутри себя, а со всеми внешними проявлениями или смиряюсь, или противостою им песней – заглядываю внутрь себя, вижу этих бесов и пишу стихи. Получается что-то вроде «Моей войны».

– А если человек другой национальности принимает Православие (как, например, герои январского номера «Фомы» – японцы), может ли он считать себя русским?

– Надо вспомнить апостола Павла, который говорил, что во Христе «нет ни иудея, ни эллина»( Гал 3 : 28 – Ред.) Вопрос национальной принадлежности отпадает сам собой, если мы все – братья во Христе. И давайте вспомним Александра Сергеевича Пушкина... Более русского поэта, как мне кажется, не существует.

В интернет-дневнике моего однокурсника рассказ о встрече с рок-музыкантом кто-то прокомментировал: «Ужасно! Ваши встречи – собирательство религиозных воплощений». Но парадокс в том, что мы не заставляли Кинчева говорить только о вере. Просто он сам не хотел отступать от этой темы. Конечно, и комментатора можно понять: неужели с рок-музыкантом больше не о чем поговорить, кроме как о вере и Церкви? Есть о чем, конечно. Мы, например, попробовали затронуть тему политики. Только направление разговора от этого сильно не изменилось.
«…с тех пор по дорогам пылит рок-н-ролл – крест»

– Как Вы оцениваете российскую рок-музыку?

– Те, кто занимаются рок-музыкой у нас, больше обращают внимания на текст, в отличие от западных музыкантов.
И это, кстати, согласуется с православной традицией: Евангелие от Иоанна начинается с того, что «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог». Трепет, который облекается в форму неких пульсаций, – вот это и есть русский рок. Хорош он или плох – я не знаю. Уступаем ли мы западным группам в чем-то или нет – тоже не могу сказать. На мой взгляд, мы ничем не хуже, а может быть, в чем-то и превосходим западных музыкантов.

– То есть Вы согласны с теми, кто говорит об особой поэзии русского рока?

– Для меня это аксиома. То, что принято называть у нас русским роком, будет лет через сто изучаться, как сейчас исследуется поэзия Серебряного века.

– В 60-х годах западная культура дала миру формулу «секс, наркотики, рок-н-ролл». Как для Вас соотносятся эти понятия?

– Сказал один балбес не подумав, а мы, как попугаи, почему-то должны эту фразу повторять. Никакой связи у наркотиков и секса с рок-н-роллом нет. Все зависит от человека, который представляет тот или иной рок-коллектив. Для кого-то это действительно так, а для кого-то подобное высказывание – полная чушь. Я, наверное, из тех, для кого это полная чушь. Понятие «секс» я, в общем-то, не отрицаю, но я сторонник моногамии, у меня есть жена. Секс должен основываться на любви, и никак иначе. А наркотики – всего лишь распущенность, под их влияние попадают необузданные души.
Рок-н-ролл – это моя профессия. И я возьму на себя смелость сказать, что в ней кое-что понимаю, каких-то определенных успехов достиг и знаю, как делается рок. Стараюсь, чтобы зрители уходили с концерта не с ощущением напрасно потраченного времени, а с какой-то гаммой эмоций, причем положительных.

– Вы только что развенчали образ русского рока. Насколько я могу судить, обычно есть два пути: либо люди приходят в клуб попить чаю, пообщаться, послушать «неважно, кого», либо приходят на стадион попрыгать без маек, пообниматься друг с другом и уйти с тремя выбитыми зубами. Вы же сказали совершенно иную вещь…

– Что касается восприятия рок-н-ролла, то мне вторая нарисованная Вами картинка нравится гораздо больше: да, помахать майками, выбить пару зубов и радостно уйти. Это как раз и называется рок-концертом. Но у меня есть надежда, что кто-то из тех молодых людей, которые приходят на концерт, чтобы просто провести время в радостном восприятии моей «пульсации», кое о чем задумается, кое-что услышит и, может быть, кое-что для себя откроет.

Интересно, те, кто прыгают в танцевальном партере на концертах «Алисы», вслушиваются в то, что звучит со сцены? В то, о чем поет Кинчев и что хочет этим сказать? Живое общение с нашим гостем убедило меня, что вопрос это не праздный. Раньше я бы посчитал, что задаваться им – бессмысленно: песня как произведение искусства подразумевает множество интерпретаций, а часто не поддается осмыслению в принципе. Но теперь я знаю – только не песня Кинчева!

«Там, где кончается мир, начинается свет»

– Теперь Вы «законный» наставник молодежи: 25 января Вас наградили Почетным Знаком Святой Татьяны. А чего, на Ваш взгляд, не хватает сегодняшней молодежи?

– Молодежь сегодня замечательная. А для того, чтобы что-то менять, нужно в себя заглянуть. Поверьте, чем больше будете заглядывать, тем больше будете ужасаться.
А что касается наставника, то у меня глубокое убеждение, что ученики всегда выбирают учителя, только когда он становится настоящим сэнсэем*. Наоборот не бывает никогда. Считаю, что очень полезно каждому из нас найти наставника, человека, у которого просто чуть больше духовного опыта, который может предостеречь от неверных шагов. В нашей практике это называется «духовный отец». Для этого нужно просто в ближайшую церковь прийти и поискать, и он найдется…

– А человек, который не относится к Церкви, может быть настоящим наставником?

– Хороший токарь, конечно, может учить мастерству. Но есть уровень душевного наставничества, а есть – духовного. Допустим, хороший сапожник может научить человека делать сапоги так, как никто другой. Душе приятно? Несомненно! То есть человек может себя назвать мастером, и душа от этого поет. Значит, на душевном уровне это работает, на духовном – не знаю. Любой труд, если он ответственен, созидателен, делается во благо, приводит к тому, что душевный уровень будет как бы перетекать в духовный. Что касается меня, я, конечно, на душевном уровне стараюсь работать, потому что на материальном уже как-то и не очень интересно.

– Вы представитель поколения, которое жило в то время, когда к вере прийти было не так легко, но, тем не менее, Ваше творчество пронизано стремлением к правде. А у молодежи сейчас есть это стремление?

– Я думаю, что молодые люди, любящие страну, должны стремиться к тому же, к чему стремились предыдущие поколения хороших, честных людей. Знаете, даже в процентном соотношении хороших, светлых, добрых людей и людей праздных и сиюминутных абсолютно столько же, сколько было две тысячи лет назад. Все зависит от Вашего сердца. Ищущий человек с чистым сердцем непременно придет к свету, а закрытый смотрит лишь под собственные ноги и озадачен сиюминутными ценностями. Думаю, поколение от поколения, в общем-то, не отличается.

– Вы сказали, что ученик должен выбирать учителя, а в Евангелии Христос сам выбирает себе учеников и говорит: «Идите за мной и будете ловцами человеков».

– Мне кажется, то, что позволено Богу, не позволено людям. Бог имел право сказать: «Иди за мной», а человеку, думаю, нужно поостеречься говорить подобные вещи. Нам можно стараться приблизиться, но не становиться Им – это разные вещи. Стараться соответствовать образу, стать иконой, выполнить сверхзадачу любого христианина – стать святым, но соблюдать дистанцию и иерархию. Следует ощущать себя рабом Божьим. Я же дерзаю сказать: «Иди ко мне»**, – но это ведь о другом, согласитесь.

– Но ведь Вы в своих песнях много говорите о духовном, не являясь представителем Церкви…

– Прежде всего, я им являюсь! Я – рядовой ополченец Русской Православной Церкви. Можно писать через тире: «Константин Кинчев – православный христианин».

– Однажды концерт «Алисы» был прерван дракой омоновцев и фанатов. Вы тогда произнесли пламенную речь о необходимости объединения и борьбы с внешним врагом, а не вражды друг с другом. Как Вам кажется, Ваши слова были услышаны?

– Было бы здорово, если бы каждое оброненное слово находило отклик в душах настолько, чтобы человек после общения со мной становился святым. Но этого, к сожалению, не происходит. Видимо, у меня самого святости маловато.

Честно говоря, у меня вопроса «а были ли слова услышаны?» не возникло. Почему? Потому что в течение всей встречи Кинчев меня… страшно раздражал! В настоящем значении этого слова: он задевал во мне такие рецепторы, которые раздражались и вызывали внутри реакцию. «Кого бы Вы назвали своими Учителями по жизни?» – спросила студентка. «Сергия Радонежского и Серафима Саровского», – ответил Кинчев. И мне сразу стало безумно стыдно за то, что не читал жития этих великих русских святых. Может быть, стыдно стало не мне одному…

«Твой символ – роза ветров, мой – ржавый гвоздь»

– Константин Евгеньевич, у Вас на правой руке, если не ошибаюсь, кольцо с надписью «Спаси и сохрани», а на левой – такое страшное, с черепом. Зачем? Это что – два полюса?

– У меня вообще четыре кольца. На правой руке – два обручальных: венчание – обручение с супругой, и крещение – обручение с Церковью. А на левой – два символа: череп и рыба, символ христианства. И первый означает готовность умереть за второй.

Конечно, о том, что лидер группы «Алиса» – православный, и что группа не играет концертов во время Великого и Успенского постов, известно давно. Но вот почему-то в тот момент, когда православный рок-музыкант мог заглянуть мне прямо в глаза, пропасть между Кинчевым «реальным» и Кинчевым «концертным» казалась не то что огромной – непроходимой! Безусловно, явление это естественное. Ведь как обычно бывает: «Я думал, что он такой, а он-то на самом деле – совсем другой. Как обидно!» Но шок от Кинчева – это шок совершенно иного свойства: «Я думал, что он такой, а он-то на самом деле – совсем другой. Но Господи, как же это… восхитительно!» Поймите правильно: восхитительно не то, что музыкант, которого мы привыкли видеть прыгающим по сцене, еще может и вдумчиво со студентами поговорить, а то, насколько цельным может быть человек по имени Константин Евгеньевич Кинчев. За пятнадцать минут до начала встречи студенты принесли ноутбук с проектором и на большом экране показывали клипы и концертные записи «Алисы». И когда через четверть часа лидер группы отвечал на вопросы, мне было ясно: да, пропасть между «двумя Кинчевыми» непроходима, но это не значит, что один из них ложный, а другой – настоящий. Они оба настоящие! Две части одного гармоничного человека. Значит, внутри него есть стержень, позволяющий везде – на сцене или в гостях у студентов МГИМО – оставаться самим собой. Что за стержень? По-моему, после его слов о Царствии Небесном ответ очевиден.

Журнал "Фома" | №6/50 | июнь 2007

Адрес статьи в Интернете:
Foma

Опубликовано на сайте Йя-Хха 2007-12-27 16:08:00 (Morita)