И сюда, на этот черный берег, человек пришел среди сотен других,
изо всей мочи стараясь отдохнуть и развлечься. Здесь, в театре ночи, он
воздвиг свой театр, навесил занавес из парусины и зажег вокруг огни, чтобы
как можно лучше видеть себя и себе подобных и не видеть обступающей его со
всех сторон тьмы. Здесь он собрал певцов и посадил оркестр, вооруженный
шумными трубами, чтобы заглушать тревожащий шепот ветра. А позади своего
театра он зажег костер, своим дымом заглушающий запах моря, который так
тревожит сердце.
Представители обоего пола, явившиеся из домов, где они спят плотной
кучей, теснятся поближе к своей музыке. Отблески света играют на лицах,
внимательных, бледных, неподвижных и не более выразительных, чем кругло
затесанные деревяшки с нарисованными карандашом кружками вместо глаз. И
всякий раз, как шумы прекращаются, они хлопают в ладоши, как бы желая
сказать: "Начинайтесь опять, шумы! Не оставляйте меня наедине с безмолвием и
вздохами ночи".
Люди вертятся в танцевальном кругу, разбившись на кучки, и каждая из
этих кучек как будто говорит: "Разговаривайте, смейтесь - я на отдыхе!"
Таков отдых человека от непрерывного труда, заполняющего его часы;
этого отдыха он ждал целый год и будет вспоминать его до следующего. Он
прогуливается, разговаривая и смеясь, вокруг своего шатра на берегу моря, и
даже не взглянет на шатер ночи, где звезды танцуют под музыку ветра. Он
давно обнаружил, что не может глядеть в загадочное, ироническое лицо матери-
природы, склоняющееся над ним во мраке, и со стоном укрыл свою голову полой
одежды. Перед ней одной, породившей его, он робеет, не смея бросить ей
вызов. А поскольку сердце человека - даже самое слабое - полно мужества и
гордости, он заключил с самим собой договор. "Природа? Нет никакой природы!
Я не могу без страха смотреть в лицо тому, чего не понимаю, а если я не могу
без страха смотреть на что-либо, я не хочу об этом думать, и, значит, это
для меня не существует. Таким образом, нет ничего, что я не мог бы встретить
лицом к лицу без страха. И как бы я это ни отрицал, я именно потому теснюсь
в своем шатре, под своими огнями, и поднимаю шум наперекор вздохам, молчанию
и черноте ночи".
Вдалеке от темного моря и зеленых лугов стоят рядами дома с освещенными
окнами, они все теснее скучиваются вокруг залитого огнями вокзала, где,
подобно нитям паутины, сходятся рельсовые пути, бегущие от простора спящих
полей, болотистых низин, окутанных дымкой холмов, темных деревьев и
лунно-бледных вод, обрамленных камышами. Эти рельсы пролегли по всей земле и
связывают дома человека в одну большую сеть, чтобы он никогда не оставался
наедине с самим собой. Ибо ничто так не страшит человека, как одиночество. В
одиночестве он слышит голос Той, которую он не способен понять: "Ах, как ты
еще мал, мой маленький человек!" И он видит Ее улыбку, ироническую улыбку
вечера над землею и морем. В одиночестве он чувствует себя таким жалким и
маленьким; ибо одиночество - это молчание, а молчание - это ирония, которой
он не выносит даже у Той, что породила его.
И вот он не заботится ни о своей красоте, ни о своей силе, не стремится
быть чистым и благородным. У него одна забота: не быть одиноким. Всему
своему потомству он с первого дня твердит одно и то же наставление:
"Страшитесь Ее! Избегайте Ее! Не смотрите на Нее! Стройте города! Побольше
городов! В них вы сможете разговаривать и слушать болтовню других!
Набивайтесь в города: там ваши глаза на побелевших лицах никогда не увидят
Ее! Замазывайте каждую щель в ваших домах, чтобы молчание или одиночество ни
на минуту не могло посетить вас. А если вдруг вы почувствуете себя одинокими
в городских парках, не ложитесь на спину, ибо тогда вы увидите безмятежный
солнечный свет на листьях, спокойные облака, птиц, укрывающих одиночество
под своими крыльями; но не ложитесь и лицом вниз, ибо тогда вы почуете запах
земли, услышите легкий шум и одну минуту будете жить жизнью всех этих
крошечных существ, что копошатся в истоптанной траве.
Бегите от таких зрелищ, запахов и звуков, дабы страх, а то и ужас перед своей участью не посетил вас. Бегите на улицы, бегите в дома ваших соседей, болтайте и
бодритесь! А когда придет время и ваши ноги, мозг и язык устанут, тогда
спите! Ибо наряду с наркотиком товарищества вам дан наркотик сна! А когда вы
на отдыхе все время предоставлены самому себе, будьте начеку! Удел тех
немногих среди вас, кто вынужден жить уединенно, ловя рыбу в море, перегоняя
стада овец по зеленым холмам, охраняя живописную дикость ваших лесов и
возделывая пустынные земли, на какой-то миг может показаться вам завидным.
Будьте уверены, что это не так; эта мысль пришла к вам из книг! Идите туда,
где, сбившись тесными толпами, вы сможете избегать Ее, хотя ночи там ясны и
солнце греет жарко, ветер с моря пахнет солью, а ветер с берега - сеном.
Страшитесь Ее! Бегите от Нее! Прячьтесь от Ее улыбки, которая как бы
говорит: "Когда-то ты не отказывался от меня и был молодцом. Ты смотрел мне
в глаза и был в меру доверчив, учился не хныкать, оказавшись в темноте, не
хихикать, не гримасничать и не болтать без умолку, быть мужественным, думать
самостоятельно - и ты был доволен. А теперь ты ушел от меня и стал жалким
кокни. Но как бы ты ни храбрился, как бы ни остерегался меня, я все равно
возьму тебя снова!" Страшитесь Ее! Избегайте Ее! Стройте города, побольше
городов!
Таков наказ, который человек дает каждому своему отпрыску с первого дня
его рождения. И урок не пропадает даром для его неограниченного потомства.
Из многотысячной толпы, собравшейся здесь на отдых из переполненных,
зловонных городов, ни один не откололся, чтобы хоть минуту провести наедине
со своей тенью, с ветром и звездами на этом темном берегу. Воздух наполнен
смехом, несмолкаемой болтовней, песнями, пиликаньем и рукоплесканиями; и так
будет в течение всего этого "отдыха".
И кто же настолько глуп, чтобы утверждать, будто человеку не следует
разговаривать, смеяться и хлопать в ладоши! Кто настолько слеп, чтобы не
видеть, что все это - лишь противоядие против зол, которые принес ему его
великий страх перед природой? Круг пустых лиц и любопытных глаз,
сомкнувшийся вокруг этого худосочного певца с разбитым голосом, или того,
дебелого, с голосом, как у медной трубы, - не пример ли это Ее иронии? "Так
вот какое лекарство ты себе состряпал, мой малыш, чтобы заглушить боль
опаленной лихорадкой души! Браво! Только, если б ты не ушел от меня, не было
бы и лихорадки! Ее нет ни в ветре, ни в звездах, ни в ритме волн морских, ее
нет ни в молодой поросли, ни в опавших листьях; ее не найти на всех
бесчисленных моих путях. Лихорадка - это страх, и тебя одного, мой
беспокойный человек, треплет она. Вот почему, даже на отдыхе, ты стоишь
больной, в толпе себе подобных, глотаешь придуманные тобой гомеопатические
лекарства!.."
Представление закончилось. Шумные трубы стихли, огни гаснут, и человек
остается на черном берегу, где не на что смотреть - разве только на небо, и
ничего не слышно, кроме волн, плещущих на море, как крылья. И сразу, по
трое, по четверо, люди разбегаются по домам, лишь бы ни на секунду не
увидеть Ее лица с этой невыносимой для них улыбкой.
1907 г.
Перевод В. Смирнова
