2010 год. Приближается 15 августа – день смерти Цоя. Давно уже его не вспоминала, но я не забыла этой даты, даже собираюсь на кладбище цветы положить, потом на концерт памяти в Инженерный замок. На кладбище была один раз, давно еще, может лет в 11 или в 12. Сложно сказать, жаль теперь, что дневник не вела.
После концерта странное ощущение – Цоя нет давно, а песни его со сцен звучат, люди слушают. Сколько же лет прошло с тех пор, как я впервые услышала его? Лет 13 уже. Скажи мне тогда, ярой киноманке, увешанной значками, что в 2010 году ничего не забудется, имя его будет звучать, я бы, наверное, сказала, что здорово было бы, но нереально это. Время есть время. Вытеснят Цоя новые музыкальные направления, повзрослеют ребята (как я, например), и уйдет крупа «Кино» в забытье.
Сегодня я смотрю вокруг и поражаюсь: нет, ничего не изменилось, все как раньше. В чем дело? Как такое возможно? Начинаю копаться, изучать феномен Цоя. Предстоит понять, прежде всего – в чем он заключается, потом найти причины этого феномена и сделать выводы. Гигов на сто скачала видеоматериалов, кучу денег на книги истратила, сижу, разбираюсь. Раньше я, конечно, знала все, что полагалось знать питерскому киноману: где родился, вырос, сколько альбомов, кто родители и так далее. Но сейчас подход более менее профессиональный к изучению судьбы человека и его творчества – все таки истфак заканчиваю.
Дочитываю очередную книгу про легенду по имени Цой, называется «Цой forever» А. Житинского. Отличная вещь, подход критический, это подкупает, надоели хвалебные речи. И тут в голове промелькнуло: ведь что-то когда-то я о Цое писала. Начинаю пролистывать старые тетрадки, заведенные в школьном возрасте. И нахожу. Я в одно время подружкам сочинения писала, очень бережно в одну тетрадку записывала, а на полях пометки оставляла кому именно. И вот вижу: «Мой любимый поэт Виктор Цой», год не подписан, где-то 2000-2003. Читаю. Язык простой, предложения короткие. Читаю-улыбаюсь и поражаюсь: речь, конечно, оставляет желать лучшего, да и название не очень, но суть такова, что я сейчас бы тоже самое написала, только речевыми оборотами другими, да еще с парочкой цитат. А ТАК, ТО ЖЕ САМОЕ ЧУВСТВУЮ СЕЙЧАС. Я потрясена. Ну что в такого особенного в Цое? Почему у меня, среднестатистического человека, он вызывает такую бурю эмоций и 10 лет спустя. Обычный вроде парень, играть научился, петь, песни неплохие получались, потом лучше и лучше, популярным стал. И что? Песен хороших мало, или личностей интересных? Полно. О себе могу сказать, что, не люблю я такие песни как у Цоя. Я конкретику люблю: «день гудком зовет Кировский завод – он дворцам своим корень…». Вот, замечательная песня, все понятно – про Питер. А тут… День начинается с поворота ключа зажигания, и … запел этот голос «Крыши домов дрожат под тяжестью дней…». О чем? Непонятно. Но я чувствую, как все другое уходит не просто на второй план, а вообще куда-то уходит. Колдовство – не иначе. Что-то в нем самом, в Цое. Что взять с 12-ти летней девчонки. Ну, нравилось «Кино», больше 10 лет прошло. Столько всего поменялось: главное - уровень образования- то, что, как мне кажется, и формирует человеческие вкусы, и нет, все равно Цой вне конкуренции. И опять с интересом вглядываюсь в его фотографии, ищу, ищу объяснений такой памяти и любви, прежде всего в себе – не нахожу. Тепло какое-то, спокойствие и все.
Итак, улица Блохина, дом 15 – я в знаменитой «Камчатке». Надо же, живу в Питере и ни разу здесь не была. Вот оно – «это странное место Камчатка..» - крутится в голове, хоть полностью отдаю себе отчет, что песня о чем-то другом, вовсе не об этой кочегарке. Боязливо захожу внутрь. Народу никого. Все увешано фотографиями, статьями из газет. Как же здесь было раньше? Вот, под стеклом гитара, слышала, что как раз таки на ней Цой здесь играл, вот диван, вроде тот, с видеозаписей, где знаменитые музыканты сидели, курили, играли. Некоторые кадры отчетливо помню, Цой здесь, с краю сидел. Какое же маленькое помещение. Работники бара, устроенного здесь, не обращают на меня никакого внимания – привыкли, наверное, к таким одиноким полуденным гостям, глазеющим на стены. Экскурсия кончена, на последок остановилась во дворе у стены, на которой Цой в фас. Свежие цветы. На сердце потеплело – очень приятно – в центре Санкт-Петербурга есть цоевское местечко. Уезжаю, чувствую, что как-то маловато, надо еще что-то посмотреть, не заполнены пустые места в душе….
И вот… Латвия. Еду туда, на тот самый километр, на тот самый поворот. Конец октября, идет дождь, кругом желтая листва. После долгих мотаний по латвийским дорогам, нашла – люди подсказали. И мост через ручеек, и памятник, и цветы, фотографии… Ощущение чего-то необъяснимого, странного. Стою под дождем и смотрю, мыслей нет, только два слова: «Вот здесь….». Машина стоит на обочине с отрытыми окнами, специально включила музыку, редкие проезжающие мимо с интересом смотрят в окна своих автомобилей, место глухое, девушка под дождем, мол, не случилось ли чего? Случилось. Двадцать лет назад – одна из многотысячных автомобильных катастроф Советского Союза, одна из … но такая горькая. Жаль цветов с собой нет, совершенно не подумала, что приятно будет положить здесь, так далеко от дома, ленинградские гвоздички. Кладу сигарету, она тут же промокает. Сажусь в машину, еду домой с полной уверенностью, что сюда еще вернусь, обязательно вернусь.
Нужно ли ставить памятник Виктору Цою в Санкт-Петербурге, в его родном городе? Обязательно. Можно долго говорить о том, какой он был замечательный и талантливый, да какой угодно. Памятник нужен для того, чтобы какой-нибудь мальчик с гитарой 15-ти или 18-ти лет мог подойти к нему и сказать слова:
А я стою, как пред причастьем, И говорю в ответ тебе: «Я умер бы сейчас от счастья, Сподобленный такой судьбе»…
Потому что судьба была замечательная. Правда, жизнь как кино. Кино, по-русски искреннее, простое и такое трагическое.
Множество критики можно услышать в адрес группы «Кино» и собственно Цоя. И тексты примитивные, и популярность всенародная только благодаря талантливости знаменитого менеджера и многое другое. Спорить не о чем. Достаточно в одну из памятных дат прийти на Богословское кладбище. Сколько там людей, разных возрастов, из разных городов, а теперь уже и стран. Люди приходят просто положить цветы, постоять у могилы, приобщиться, стать хоть на миллиметр ближе к нему, к легенде.
Виктор Цой – эталон «звездности», так как его звезда проверена самым строгим и неподкупным судьей – временем. Он пронес себя сквозь десятилетия со своим этим поднятым подбородком, пронес осторожно, легко, не споткнувшись и не расплескав себя. Да простят меня историки культуры, но культуры России без Виктора Цоя уже не будет. И это совершенный факт.
Как жаль, что он сам не знает, как много значила его жизнь, какой глубочайший след он оставил не только в сердцах людей, имевших возможность видеть его на яву, но и тех, кто в силу объективных причин не мог с ним ни поговорить, ни прийти на его концерт. Прошло 20 лет. Чуть меньше чем его собственная жизнь, и в два раза больше, чем его творческий путь, а Цой сегодня жив. И вполне заслужил оставить о себе память в бронзовом или гранитном эквиваленте.
Феномен Виктора Цоя заключается не в том, что так долго живет память о нем, а в том, что нет никакой памяти – есть сам Виктор Цой. Когда я узнала о нем, шел, наверное, год 1997. Мне был один годик, когда появилась «Группа крови». Для меня не было Цоя живого, а потом мертвого. Просто он был, точно так же, как я сама. Конечно, я знала, что он погиб, знала при каких обстоятельствах, разумеется, из официальных источников, и так далее. Но до конца полного понимания его «смерти» нет до сих пор. Понимание не пришло даже на той талсинской дороге, на том повороте. Цой перестал быть человеком, он стал эдаким явлением, движением, воздухом. Его нельзя увидеть или потрогать, его можно только ощущать. Он не выходит из моды, он есть сейчас, так же, как был 20 лет назад, и, по-видимому, будет. Такие выводы незаметно нас подвели к определению классики, классики в любом направлении искусства, будь то литература, живопись или музыка. Этот простой вывод повергает в некоторое остолбенение. Он ведь существовал среди многих таких же талантливых и интересных, среди многих вышел из тьмы подполья на большую сцену. И из тех, кто был с ним на одной сцене тогда, кто-то ушел с глаз публики, кто-то ушел в мир иной, как и сам Цой, а кто-то собирает полные залы и сейчас. Но Цой, среди покинувших эту землю, единственный, кто сегодня, наравне с живыми, существует, и вполне конкурентоспособен. И это при условии, что с 1990 года у группы «Кино» не появилось ни одного нового хита. Для культуры 70-х, 80-х, 90-х, 2000-х случай беспрецедентный. Кто еще? Среди подобных только Высоцкий – голос, звучащий всегда. Странно, что эти два имени оказались у меня в одном ряду, ведь масштаб творчества разный, и наследие их уж слишком разноплановое, Высоцкого в школе учат, но, однако, больше имен я не назову, бессмертных имен. Цой – стопроцентная легенда. Все знают его имя и его лицо, но сам он так и остался загадкой. Сколько воспоминаний написано, сколько документальных фильмов снято, интервью опубликовано – все равно ответа на вопрос каким же все-таки был Виктор Цой – не существует, по крайней мере, для меня. Появилось ощущение того, что он так и не понят, поэтому по сей день неповторим и популярен. Как у Цветаевой, помните, к Блоку: «…шли от него лучи – мягкие струны по снегу, три восковых свечи - солнцу-то, светоносному!!....». Пожалуй, уместна здесь будет и цитата Гребенщикова: «то, что я знаю, не назвать ни Витькой, ни Виктором, ни Цоем – это реальность, никакого обозначения в языке не имеющая. У него другое имя, и не человеческими губами его говорить. Вот как обычно описывают ангелов? Ангел – это фигура бытия, выполняющая определенную функцию в бытии, совершенная изначально, то есть неразвивающаяся. И то, о чем я говорю, это не ангел, но это фигура того же типа. Она совершенна от природы Вселенной» .
Вот такой вот путь трехмесячных исканий, закончившийся на 35-ом километре трассы Слока-Талси. Исканий чего? Я начала изучение Виктора Цоя для того, чтобы понять причину его бессмертия, так мне казалось. Интересно было объяснить по пунктам, логическую цепочку выстроить. Не вышло. Тогда какой итог?
О Цое я определенно стала больше знать, некоторые интересные факты вычитала, нарисовалась какая-никакая картина. Еще одна картина появилась в комнате на стене, купленная у какой-то художницы с изображением Цоя, и почему она раньше не висела…? Также куча других мелочей. По мере своего погружения в детали чужой жизни, мне все яснее и яснее становилось, что на самом деле абсолютно не важно каким человеком был Виктор Цой, как в его голове рождались рифмы и мелодии, кто и какую роль сыграл в его судьбе, и где так называемая «точка невозврата», как говорят историки. Цой не может и не должен быть разобран на частички дат, людей и событий, его жизнь не может быть разложена по каким-то полкам. Не вольно вспоминается Евтушенко:
Я приду в двадцать первый век. Я понадоблюсь в нем, как в двадцатом, Не разодранный по цитатам, А рассыпанный по пацанятам, На качелях взлетающих вверх.
Цой не объект изучения и дискуссий, он что-то другое, что-то большое, важное, непререкаемое.
Еще в моем сердце плотно закрепилось немое восхищение, уважение и… любовь. Мне казалось, я проделываю путь исследователя, а нашла дорогу к своему собственному сердцу.
Я начала с того, что захотела понять, а закончила тем, что почувствовала. Вот это и есть Виктор Цой. Он, как и говорил, стал дорогой… дорогой от мыслей к чувствам.
Хочется закончить это несколько скомканное и непоследовательное повествование не своими, чужими словами, подсмотренными в книге поклонников Виктора Цоя:
Я не был с ним знаком, и вроде горя нет… И день как день, дорога как дорога. Ходил бы мол пешком - не въехал бы во сне По юрмальской дороге прямо к Богу.
Я не был с ним знаком, не встретились пути, Мне легче, чем друзьям и знавшим лично. Мне с траурным венком за гробом не идти, Ослепшему от слез и от «Столичной».
Я не был с ним знаком, и вроде нет причин Давить слезу, но, Господи, откуда Проклятый в горле ком и больно, хоть кричи? За что его? Костлявая паскуда…
Я не был с ним знаком….