На главную!
Я эдесь ни с кем бы не пошел в раэведку. Мне не с кем выйти в логово врага.
ГАЛЕРЕЯ   СТУДИЯ   ФОРУМЫ   ЧАВО   ЛЕТОПИСЬ   ПОИСК

Денди периода постпанк, или «Прощай, Америка, о...»


Марина Дроздова, 30.04.2007
Журнал «Искусство кино». №3 – 1989 г.

    "Goodbye, Америка, о,
    Где не был никогда я...
    Мне стали слишком малы
    твои тертые джинсы,
    Нас так долго учили любить
    твои запретные плоды...» —

строчки этого шлягера рок-группы «Наутилус Помпилиус» кажутся подчас мистическими: они явно случайны, как строчки любого шлягера, но в них поймано настолько сложно уловимое ощущение поколения, части поколения... известной части известного поколения. Представители этой части в годы, официально предоставленные жизнью для иллюзий, — юношеские (плюс-минус несколько лет в зависимости от скорости развития),— носили джинсы, которые изнашивались в никуда или переделывались в шорты, читали самиздатовскую литературу, слушали Элтона Джона и иже с ним («Битлз» вместо Библии, слушай с любой строчки, с любого конца), «Голос Америки» из Вашингтона и проч., проч., проч.; где-то была Калифорния, где уже опадали лепестки с «детей цветов», а у нас расцветало пышным цветом... известно что. Жизнь шла параллельно реальности.



В 1980 году, накануне Олимпиады всех склонных к нелояльности на время спортивного праздника взяли под контроль — кого более усиленный, кого менее — и примерно в то время (плюс-минус) пора уже было прощаться с дорогой, вымощенной «желтым кирпичом» Элтона Джона. «Прощай, Америка, о… — в сущности наш ответ Элтону Джону и романтизму ирреальной жизни, параллельной «Спокойной ночи, малыши» и программе «Время». Спел Б. Гребенщиков:

    Скоро кончится век, удивительный век,
    Ты, наверное, спишь, или нет?
    Там сегодня прием, там сегодня приют,
    Но едва ли нас ждут в тех гостях...

К чести поколения, оно существовало на тонком острие между романтикой безысходности и безысходным романтизмом, будучи даже ближе к последнему. До поры. Из настроения прощания с этим чудным, как всякий романтизм, романтизмом вышел фильм «Игла».

Именно это и придает легкую сентиментальность интонации, которая витает в фильме. Продолжение ее — в мелодраматической структуре сюжета. Впрочем, это скорее слабый оттиск традиционной мелодраматической схемы. Сюжетная модель погружена в пространство фильма, аквариумную (Гребенщиков тут ни при чем), прозрачную среду.

Действие, происходящее в этой среде, англичане определили бы формой continious. Именно эта форма диктует поведение героев, краски, манеры, ритм, пластику, внутреннюю и внешнюю. А мелодрама только для того, чтобы задать траекторию движения персонажей. Они как бы вступают на мелодраматическую подножку — так можно от нечего делать ступить на ржавую, вытертую железяку карусели (во дворе своего дома). И сама мелодраматическая структура с некоей расслабленностью, неким «пофигизмом» поворачивается вокруг своей оси, как, скажем, делает это манекенщица на площадке — если уж браться за сравнения. И в целом персонажи настроены сомнамбулически.

Несмотря на внешнюю расторопность и дендизм главного героя, Моро. Денди периода постпанк и одновременно рыцарь без страха и упрека в исполнении известного рок-музыканта В. Цоя.



Небольшое отступление. В чем выражается стиль постпанк — «там» и на нашей почве? Хиппизм, предшествовавший панкдвижению, пропагандировал эстетику естественности. Панк изначально построен на жесткой игре, использующей вполне определенную знаковую выразительность («готического» ужаса и черного юмора). И если панк — игра с конкретными правилами, то культура постпанк выражает себя в игре во что угодно. Хиппстерское движение у нас не могло быть лишено момента наигрыша — как вы понимаете, естественность в Калифорнии и в московских или ленинградских коммуналках имеет разную подоплеку. Панк у нас мог развернуться много позже, чем там, когда серьезно «полевела» общая ситуация. Зато стиль постпанк органичнейшим образом вместился в самосознание поколения. На смену «философии естественности» пришла «философия имиджа».

Дендизм, некогда сугубо аристократическая позиция, внедрился в массы. В большой «тусовке» кто не денди? Теперь вызов бросает тот, кто его не бросает. Таким образом, слово «денди» как нельзя более подходит для определения типажа главного героя. Это помимо того, что оно фонетически и графически буквально портретирует живой образ героя (а возможно, и исполнителя).

Итак, денди периода постпанк. Приехав в родной город по своим тусовочным делам, он заодно, не корысти ради, предпринимает попытки «снять с иглы» свою возлюбленную Дину (М. Смирнова), в конечном счете безуспешно. Впрочем, любовь их в далеком прошлом — Past Perfect. Осталась благодарность друг к другу.

Традиционная мелодрама, как известно, кладезь эмоций. А в мире «Иглы» эмоции все время ускользают. И из отношений между Им и Ею, мужчиной и женщиной. И из «разборок» Моро с его знакомым по имени Спартак, который должен вернуть герою долг — за этим Моро, собственно, и приехал. И из истерик в стиле соцарт, которые «на счет раз» устраивает Спартак. И из столкновения Цоя с виновником увлечения Дины наркотиками. Эмоция, живые чувства «убегают, убегают, убегают», как Белый Кролик в «Алисе...» В разные стороны. Остаются тени слов, или ерничанье, или карточные домики из букв — все это очень в стиле холодноватой игривости постпанкизма, здесь — слегка подуставшего выверта. В то же время создается впечатление, что наш герой по эмоциональному состоянию все время оказывается на кадр, на полкадра впереди происходящего; на такт, полтакта. И в финале, после удара ножом, он не остается лежать в луже крови, а уходит, оставив за собой все это... «пост»-любимую, «пост»-компаньонов, «пост»-врагов. Уходит далее по своим делам. Куда? В сторону Америки, где он когда-то не будет? (Но даже, если она существует, в географической ли реальности ее притягательная сила?)

Другой вариант дендизма представляет Спартак, блистательно сыгранный А. Башировым.



Как определить социальный статус этого персонажа? Его появление на экране вносит интонацию соцарта — столь модную сегодня у представителей того же постпанкизма манеру выражать свое мировоззрение и отношение к порядкам. В макси- и миниистериках, устраиваемых Спартаком (как только его призывают к какому-нибудь ответу), он с немалой долей виртуозности («он» и актер) пародирует социальные и идеологические «догоны». На хладнокровной ноте — что еще более очищает тональность звучания его «выходов». Если рассматривать внутреннее соотношение образов, созданных Цоем и Башировым, внутриструктурное, то становится ясно, что Спартак доигрывает то, во что уже давненько скучно играть Моро. Да и не к лицу ему, супермену, рыцарю, в сущности, поэту Себя. Спартак тоже не прозаик. Но если тот — поэт, то этот — гэгмен.

Скажем, Артур Юсупович, врач, посадивший Дину на иглу, сыгранный П. Мамоновым, солистом рок-группы «Звуки Му»,—этот у Себя в должности писаря и выводит свой злодейский имидж старательно, каллиграфически; то и дело, как говорится, увлажняя кончик пера языком. Впрочем, он как раз фигура полностью придуманная — персонаж из той самой мелодрамы. А сама Дина, будучи жертвой, похожа на снятый грим, на краски без холста, и в этом тоже ее позиция (или поза).



Социальная этимология неоденди слегка прояснилась. Что же касается культурологической, то круг персонажей — это силуэты из рок-текстов минувшего десятилетия, советских да и зарубежных. Частью из А. Макаревича и Б. Гребенщикова — поначалу лирических, позже меланхоличных «всепофигистов»; частью, причем большей, герой Цоя — процентов на семьдесят из текстов «новой волны» нашего рока: групп «Кино», «ДДТ», «Бригады С», того же «Наутилуса Помпилиуса», любящих играть в «очень злых молодых людей», которые «одним ударным инструментом пробьют все стены в мире», стены людей, «скованных одной цепью, связанных одной целью... держащих равнение, даже целуясь». Впрочем, эта злость — в ней, несомненно, немалый позитивный заряд — вряд ли нечто большее, чем очередная позиция дендизма, модная или, назовем ее, своевременная. В фильме эта злость как бы в Present Perfect: она есть, но сейчас не до нее, возможно, она осталась в городе, откуда явился Моро. Но он уже поддался азарту игры в Себя. Вот он «прикинулся» на романтического неорыцаря. А кем ему взбредет в голову встать (восстать) из крови — это вопрос. Может быть, и неоякобинцем, «панмон-голистом» («хоть имя дико...», но им «... ласкает слух оно») — каким часто предстает на сцене сам Цой,— однако это будет уже другой фильм.

Врезанный лезвием своих узких глаз, «раскосых и жадных», в расслабленное пространство, где всё всех достало давно-давно, уж и расслабились, Цой, возможно, должен был искромсать его, этот заданный мир?

...Толпа заглатывала тексты в чаду подпольных и полуподпольных концертов (ныне вкушает официально) или на задымленных кухнях разных квартир. Когда сочетания букв и звуков опрокидываются в массовое сознание молодежной поп-аудитории, романтичные они или нет, они приобретают «попсовый» оттенок («попсовый» — вдруг возникшее определение, которое значит примерно следующее: оперативно модный и в общем-то пошловатый в своей мобильной «отзывчивости»). Личностное, а ля духовное уходит в дым, как-то забывается в радости угара, в общем настроении остаются попсовые силуэты, они удобны для клиширования, их можно как угодно тасовать. А многие тексты последней «новой волны» изначально настроены или «прикалываются» на попсовость. Ею тронуты и образы персонажей «Иглы». И поэтому при желании фильм можно смотреть как своеобразный комикс.

Который, кстати, просится быть названным экзистенциальным. Получается — «экзистенциальный комикс». (Вот до чего можно дойти «в поисках жанра».) Эдакий осовремененный «Посторонний» Камю, представленный в формах, органичных для другого времени, разыгранный в рамках иных культурных знаков. Разговор идет не о сюжетном сходстве — его нет. А о типе главных героев — «посторонних». В программном произведении экзистенциализма был создан эффект отчуждения читателя, осязаемого равнодушия, с которым он оставлял страницы. Аналогично — в картине: сомнамбуличность героев «Иглы», о которой уже говорилось, вызывает те же ощущения. Собственно, все персонажи — посторонние друг другу люди. И мелодрама-то нужна для того, чтобы столкнуть их (на этот жанр в жизни человек более всего падок).

Те, кто ищет аналогии в истории кино, вспомнили фильм Жана Люка Годара «На последнем дыхании». Герои Годара и Камю «случайно» убивали случайных людей. И отсутствие «достоевсковских» переживаний, болезненное невозникновение оных подчеркивало степень их отчуждения в мире людей. Герой Цоя —не убийца, а даже наоборот. Но рыцарство его именно на уровне случайности, походя. Сам он — со своими мыслями делами и «разборками» — остается вне внешней канвы своего поведения. Посторонний. Психологическая канва та же, но вместо пляжа у Камю, акварельной площади Согласия в Париже у Годара, здесь кривое пересыхающее Аральское море и ворох осенних листьев в зоопарке заштатного города, затерянного в пределах.

Впрочем, последнее размышление о жанре, естественно, должно восприниматься с установкой на настроение. Чистота жанра утеряна безвозвратно. (Но это в скобках.)

Итак, все спиной друг к другу. Все по своим делам. Фильм напоминает «стоп-кадр». Никто так и не отклонился от своей, заданной собой траектории. Герой прошел мимо. Песенка («Goodbye, Америка, о») уже спета, включая слова, обращенные к мифической стране: «возьми банджо, сыграй мне на прощанье». И этот миг застыл для живущих в мире «Иглы». Застыл как five o’clock в известном «безумном чаепитии». Но там свои законы опрокинутого пространства. Здесь же оно — пространство — вдруг выглядит загипсованным. «Аквариумная» внутренняя среда в какой-то момент, почувствовав преграду, останавливается в своем движении, теряя живое дыхание, переходит на искусственное. Затеянная и сконструированная жанровая схема выполнила при ней в результате только функции равнодушного жандарма.

От этой загипсованности фильм, на мой взгляд, проигрывает. Драматургическая невысчитанность (не абсолютная, поскольку в какой-то степени она, несомненно, присутствует) скрывается, я думаю, в том, что недоиграна игра с жанром, в которую вписался автор. Она элегантна, необыкновенно приятна для эстетических чувств — если сыграна отлично, но требует серьезного профессионализма, помимо истинного дарования — последним режиссер несомненно наделен. Что касается первого — «некий» недостаток отнесем к молодости постановщика.

Опубликовано на сайте Йя-Хха 2007-04-30 20:50:11 (Morita)

Версия для печати  Послать статью почтой
Читателей: 2654
Комментариев: 2
Версия для печати | Форумная версия

damer
2 May 2007, 18:15

Надо же. Какая интересная статья для своего времени.


polina
7 Nov 2009, 17:16

Да, статья очень интересная, автор в теме. "Постлюбимая" - это вообще суперопределение:)

«Индивидуальность критика Марины Дроздовой проявилась уже в ее первой концептуальной статье "Денди периода постпанк..." о фильме "Игла", перед которым спасовало старшее поколение критиков."(А. Шемякин)



Мой комментарий

Ник
  
Пароль


    Самые читаемые статьи в рубрике "Кино":

  • Building a Screenplay
  • Конструкция киносценария
  • Список худ. фильмов с песнями «КИНО»
  • Михаил Сергеевич меняет профессию
  • Victor Tsoi
  • Фильмы, где звучит "КИНО"
  • О звукоряде и музыке к фильму "Игла"
  • Невидимыми нитками шьет «Игла» саван псевдо молодежному кино*
  • Из книги «Асса – книга перемен»
  • Игла



  • Ники   Опросы   Рубрики   Цитаты   Архив   Правила   Контакт

    Copyright © 2006-2020 Рашид Нугманов
    Использование материалов
    без разрешения авторов запрещено

    Яндекс.Метрика

    Загрузка страницы 0.017163 сек.