Достойна внимания точка зрения любого образованного человека и современника Цоя. Но кто сказал, что Жоэль Бастенер именно тот человек, который «способен к грамотному анализу прошлого»? Кто это определяет? Какие критерии? Ответа в предисловии к статье нет.
Вместо этого в предисловии нам сообщается, что Бастенер написал «о том, каким видел Цоя в далекие восьмидесятые и как понимает его роль в нашей культуре теперь, двадцать лет спустя».
Какой же увидел рок-музыку Бастенер в далекие 80-е? Ответа на этот вопрос из статьи мы не узнаем. Бастенер говорит о своих ощущениях «чего-то важного, невербализуемого, такого, что входило в явное противоречие с поверхностностью словесных оценок». Но в этом случае нам остается только надеется, что экс-атташе по культуре в Посольстве Франции в следующий раз пойдет по пути художников-импрессионистов и напишет картину. Возможно, в этом случае «большинство» вполне сможет оценить «невербализуемое». А до тех пор большинству остается полагаться на собственную интуицию, критику доморощенных культурологов и воспоминания дворников, сторожей и уборщиц, лично знавших Цоя.
Далее Бастенер пишет: «мы жонглировали подлинными смыслами, не понимая до конца их сути».
Возникает ряд вопросов. Если в далекие 80-е он, по собственному признанию, не понимал до конца какими смыслами они жонглируют, то где гарантия, что сейчас он всё правильно понял?
И каким же Бастенер увидел Цоя в далекие 80-е? Французский критик пишет, что «спустя 20 с лишним лет воспоминания о том времени окажутся такими живыми».
Но из статьи мы не узнаём о душе, мыслях, чувствах рок-музыканта, в статье об этом нет ни слова (не считая двух-трех общих фраз). Бастенер запомнил только тело Цоя. Оказывается, рок-музыкант «мощно воздействовал» на француза именно своим телом, а не своим творчеством.
Тело Цоя, узнаем мы из статьи, представляло собой нечто среднее между грациозной хищной кошкой и аурой невинного котенка. Легкость движений, живость и гибкость организма сочетались с чем-то истинно мужским и одновременно с детской угловатостью. Допустим, подобный «коктейль» заметили знатоки, но любому фанату вчера и сегодня это тоже было заметно. Если бы мы читали впечатления поклонницы Цоя, это было бы понятно. Но когда о мужчине подобное пересказывает другой мужчина (пусть и культуролог), то по меньшей мере возникают недоумения… Или участь культурологов в том, кто смачнее опишет свои впечатления от человеческого тела? Но, скажите на милость, причем здесь культурология?
Еще вопросы. В 80-е Бастенер не верил в живучесть и посмертную славу Цоя. Где же гарантия, какие критерии, что французский культуролог не ошибается и сейчас? Продажи аудио и видеодисков, кинопрокат «Иглы-ремикс» падают в сравнении с аналогичными продажами 90-х. Количество верных фанатов и поклонников заметно уменьшается. Может быть, это тенденция, и рано или поздно земная слава померкнет перед лицом новых героев? Критерии телесной красоты, как известно, очень изменчивы.
Итак, какие объективные критерии французский культуролог предлагает нам сегодня, а себе «задним числом»? Оказывается, Бастенер, ведет речь о древнейших архетипах, которые он откопал в «неких старых древне-греческих текстах», «мистических книгах XIX века» и в «ранних изданиях философа-иезуита». Француз-культуролог прочитал эти книги, сравнил их и восклицает: «я увидел, что все сходится!» В самом деле, первое, что хочется, это воскликнуть вслед за автором: «эврика!», «ай, да сукин сын»!
Но будем трезвы. Почему именно эти книги? Или нам, русским, предлагается поиграть в «Код да Винчи»? Не будем наивны, не поддадимся искушению, пришедшему из страны далече. Подобно потомкам Каина, которые изобрели музыку, проституцию и безбожную цивилизацию, а затем обожествили своих предков, Бастенер на наших глазах ваяет идола из умершего музыканта. Обрекает на «вечную славу бессмертных» того, кто уже умер. Но сам культуролог смертен и не обладает вечностью, чтобы так запросто мог раздавать ее направо и налево. Это по меньшей мере не логично.
Из статьи мы узнаём как факт, в который надо верить, о высоком предназначении Цоя. Никаких обоснований, почему к Цою можно отнести упомянутые качества (скрытность, великая воля, возвышенный вкус, господство над своими страстями), в статье мы не найдем.
Почему? Ответ на поверхности. Нет высокого предназначения в скрытности. С каких пор скрытность стала выше открытости? Во всяком случае, не в русской культуре. Нет высокого предназначения и в великой воле. Мало ли злодеев 20 века обладало великой волей? Да, наконец, это и тавтология: высокий и великий в данном контексте читаются почти как синонимы, а мысль, что предназначение человека в его воле, слишком банальна.
Нет высокого предназначения и в возвышенном вкусе. Какие критерии возвышенности? Плохо пахнущая эстетика французских символистов или проза маркиза де Сада – это возвышенный вкус? Или философские пустоты Камю и Сартра? Или возвышенность вкуса в смертоносном эволюционизме Тейяра де Шардена?
Господство над своими страстями доступно монахам и то не всем. Все герои, о которых мог прочитать в «неких» книгах наш культуролог, к ним отношения вряд ли имели. Скорее им можно приписать мысли, которые высказывает герой рассказа Цоя:
«единственный, по Его мнению, приемлемый путь добиться спокойного отношения к смерти и вечности, предлагаемый Востоком, все-таки не мог найти отклика в нем, так как предполагал отказ от различных развлечений и удовольствий. Сама мысль об этом была Ему невыносимо скучна. Казалось нелепым тратить жизнь на то, чтобы привести себя в полного безразличия к ней. Напротив, Он был уверен, что в удовольствии отказывать себе глупо и что заложенные в Нем духовные программы сами разберутся, что хорошо, а что плохо».
Итак, совместив в уме всё написанное Ж.Бастенером, мы можем отметить избирательную память ее автора (мужское тело Цоя подобно «коктейлю» из кошки и котенка), а также особенность его литературных вкусов, чем-то напоминающих детективы Дэна Брауна (романы «Код Да Винчи» и тд).
Остается замечательной только последняя мысль: «те немногие, что находились близко, знали, что он, как и подобает истинным героям, обладал еще одним важным и редким даром – «быть мыслью со «штучными», а в речах с большинством». Возможно и так. А возможно, прав Майк Науменко, когда говорил, что Цой использовал "штучных" людей, чтобы затащить на гору большой мирской славы свой камень бессмертия.
Камнем лежать или гореть звездой?
Звездой.
Вот только как долго гореть звезде, зажженной людьми…
