Появление «Иглы», наверное, вызовет треск копий и скрежет перьев прежде всего в отделах писем газет, а им будут противостоять толпы фанатов, скандирующих «Группа крови — на рукаве»... Аргументы обеих сторон легко просматриваются уже сейчас. Агрессия, наркомания, неработающая молодежь, индивидуализм, это раз. Зато: борьба с наркоманией, повод задуматься над агрессивностью и индивидуализмом молодежи, это два. И уже Рашид Нугманов в ряде интервью аккуратно вводит свой дебют в привычную классификационную таблицу, говоря о связи фильма с жизнью, видением мира наркоманов изнутри и т. д. Сам Виктор Цой, суперзвезда современного рока, был, на мой взгляд, точнее, сказав, что этот фильм противостоит «папиному кино». Где, в чем, как, зачем и почему — эти вопросы остаются в стороне. Но сейчас вообще подлежащие и сказуемые подавили остальные члены предложения, причем не только в речи, но и в мыслях.
Что ж, времена меняются. Сотню лет тому назад философы и экономисты вчитывались в романы, чтобы глубже постичь общественные процессы, ощутить их противоречивую целостность, уловить социально-психологические пружины свершающегося исторического действа. Всего лет восемьдесят тому назад художественное произведение могло быть зеркалом народных катаклизмов.
Ныне же страницы печати, с одной стороны, переполнены призывами к социологам, политологам, кибернетикам дать художникам надежный посошок для удобного путешествия кине матографа по дорогам жизни. С другой стороны, не менее страстны и внушения зрителю, какой кинематограф должен ему нравиться, какие картины он обязан любить.
Положение осложняется и тем, что едва ли не каждый заметный фильм, не успев появиться на свет божий, оказывается вписанным в сложный контекст противоборств и подводных течений, и как бы политизируется, но отнюдь не в том высоком смысле, который мы привыкли вкладывать в это слово. Следя за полемикой вокруг некоторых картин, замечаешь подчас, что само произведение, его реальное место в кинопроцессе, причины, породившие его на свет, и потенции, в нем заложенные, отодвигаются на второй план выяснением главного вопроса: «наш» это фильм или «не наш». Конкретное наполнение определений меняется от эпохи к эпохе, от этапа к этапу, от фильма к фильму, но сохраняется двухцветное видение мира, двухмерность пространства, и вовсе игнорируется тот простейший факт, что зритель, если и должен, то только самому себе, если и несет ответственность, то только перед самим собой, и вовсе не жаждет принудительного спасения от упырей бездуховности, окруживших его со всех сторон. Постепенно мы начинаем понимать сугубо индивидуальный, интимный даже характер процесса духовного совершенствования, а ощущение своих связей с обществом, с духовной культурой прошлого и настоящего постоянно отходит от модели «приказ — подчинение или бунт».
Навязчивая же забота о примитивно понятом духовном росте приводит порой к комичным результатам. Все никак не уходит из памяти статья одной журналистки, которая, посетив ферму в Голландии, где было три человека и несколько сот коров с удоем 8000 литров в год, патетически восклицает: «Но эти фермеры бездуховны, они стихов не читают».
Вот и «Иглу» легко упрекнуть в облегченном подходе к серьезнейшим молодежным проблемам, и к наркомании в частности. Что тут возразишь? Не трактат. Да и не надо требовать этого от фильма.
«Игла» пытается предложить нам новую форму построения кинопроизведения, кинозрелища и новую форму своего контакта со зрителем. И здесь сама собой напрашивается параллель с «Ассой», хотя трудно сказать, чего здесь больше: сходств или различий. Сходство бросается в глаза: погружение в мир молодежной субкультуры, участие рок-звезд, Виктор Цой в финале «Ассы» и Виктор Цой с самого начала «Иглы», маленькие мультики и прочее. Но различие между фильмами весьма существенное. Сергей Соловьев смотрит на терра инкогнита молодежи все-таки со стороны, сквозь толстое стекло блестяще усвоенной классической культуры, в том числе и кинокультуры, и, наверное, это ведет к аберрации зрения, но это не худший вид его искажения, и кто знает, как отзовется «Асса» в памяти зрителей через пять-десять лет? Дискуссии вокруг фильма как раз и шли из-за сочетания эстетического (я бы написал честно: эстетского, но это слово почему-то стало бранным), социального пластов и мира рок-культуры, соединенного с ними, но вовсе не так прямо и ясно, как в фильме: «застой-протест».
«Игла» в этом смысле последовательнее и идет дальше, и песни Цоя в ней — не орнамент, не украшение. Не буду приводить документально подтвержденный перечень преступлений отрицательных персонажей. Некто Моро, весьма «крутой» парень, приезжает откуда-то, просто так пытается спасти свою бывшую любимую от наркомании, но жестокий мир выставляет свой счет, и герой мужественно и красиво погибает. Я вовсе не иронизирую. Сам фильм построен как рок-баллада, хотя в нем и поблескивают милые сердцу каждого вгиковца реминисценции, отсылающие нас к мировой культуре.
Именно поэтому совершенно неуместным был бы социо-психологический анализ героев. Это образы-знаки, образы-плакаты, это персонажи рок-баллады. Режиссер очень точно использует имидж рок-звезды, успешно поддерживаемый Цоем и на сцене, и в интервью. Немногословен, ироничен, крут и решителен, грубовато прям, сердоболен без сентиментальности. Певец не в образе, он в имидже, и это ни хорошо, ни плохо. Это нормально, потому что гораздо хуже, когда мы видим певца, старательно играющего «по Станиславскому». Впрочем, рок-звездам это не свойственно. И Нугманов строит на этом свой фильм. И переход от одного сюжетного хода к другому, и взаимоотношения между персонажами строятся, как в рок-балладе. Автор так написал, развивая свою мысль, рок-певец так исполнил. Слова, музыка, зрелище и наши эмоции сливаются, во всяком случае, должны сливаться в единое целое, и все это вместе должно нас потрясать.
Можно посетовать, что это потрясение вряд ли имеет отношение к катарсису. Можно посетовать, что фанатизм поклонников — не лучший способ формирования личности и ее социализации. Привычными стали упреки современной музыке в наркотическом воздействии, хотя социологи отмечают и то, что в атомизированном обществе массовые зрелища позволяют человеку ощутить себя родовым существом. Гневные филиппики в адрес общества потребления не замечают иронии отсутствия предметной базы такой психологии. Страшное подозрение о коварстве Запада застилает глаза на то, что подражание может дать формы, но суть будет нашенской, и позволяет игнорировать творчество таких, скажем, групп, как «Наутилус Помпилиус», «ДДТ», «Аквариум», того же «Кино» (здесь я остановлю перечисление и признаюсь, что не все, но многое у этих групп мне нравится, я выбираю близкое себе по вкусу и настроению). И кто знает, какими бы были нынешние сорокалетние, если бы в юности слушали не только Джонни Холидея, Элвиса Пресли или «Битлз», но и русскоязычное, понятное и принимаемое?
«Игла» идет в русле этой молодежной субкультуры, использует ее коды и методы. Никакой не Моро в исполнении Виктора Цоя, а Виктор Цой в образе Виктора Цоя, суперзвезды, показывает и исполняет нам немножко несерьезную, но все равно трагическую историю гибели молодого парня из-за воспоминания о любви. Можно, конечно, подумать о циферблатах часов, которые исчезают в большом эпизоде исцеления героини от тяги к зелью, да только в эстетике видеоклипа большинство таких элементов носит декоративный характер, и это опять-таки не упрек. А вот декоративное включение ироничного комментария из текстов теле- и радиопередач, контрастирующее с действием, создает легкий флер социальности и тоже не мешает восприятию. И хотя картина временами как бы возвращается к привычным формам, маскируется под документ (искусство ведь обязано отражать реальность), убегая от зрелищности изображения, это не разрушает целостности нашего восприятия, если мы приняли изначальные условия игры. Поэтому, мне думается, молодой зритель ее посмотрит. Захочет ли зритель после фильма стать наркоманом?
Уверен — нет, напротив. А это самое главное, если уж говорить о воспитательном воздействии фильма.
Фильм, как и рок, больше взывает к чувствам, чем к мыслям?
Наверное, но нужны и другие фильмы, и книги, и много еще чего.
Не устраивает нас недофилософичность песен? Так это уж мы виноваты, если только в песнях ищем смысл жизни.
Как научиться делать фильмы, социальные по последствиям в зрительской аудитории, а не только в замыслах художника, как найти новые формы зрелищности, новые формы контакта с широкой аудиторией, разработать их и углубить? Только одним способом — пробовать.
Авторы «Иглы» попробовали. Будем надеяться — успешно.
Журнал "Мнения", 1989 г.
